Быть на свободе

Эссе для общественного телевидения

Текст: Джон Перри Барлоу
Видеопроизводство: Тодд Рандгрен

    Позвольте мне рассказать, откуда я родом. Я вырос на ранчо недалеко от Пайндейла, штат Вайоминг, очень свободного города недалеко от центра ничего.

    Это было такое место, где законодатель штата мог фактически сказать: «Если английский язык был достаточно хорош для нашего Господа Иисуса Христа, то он достаточно хорош и для наших школьников».

    Хотя это был, конечно, захолустный городок, это было настоящее сообщество. Было много доверия. Ни замки, ни адвокаты не использовались слишком часто. Люди знали друг друга и старались не мешать друг другу. В конце концов, они приехали в это дикое и отдаленное место, чтобы быть свободными. Свобода была среди них яростной практикой. То, что она также могла быть юридической гарантией, казалось неуместным.

    Мне кажется, что в других местах Америки свобода — это скорее вопрос закона, чем практики. Билль о правах все еще в книгах, и им пришлось бы чертовски долго усаживать вас в тюрьму за то, что вы что-то сказали, но насколько мы свободны?

    Каковы бы ни были гарантии, я считаю, что свобода заключается в ее осуществлении. Свобода на самом деле заключается в способности чувствовать себя свободным и вести себя соответственно. Вы свободны ровно настолько, насколько вы действуете.

    Свободные люди должны быть готовы говорить... и слушать. Они не могут просто потреблять плоды свободы, они должны их производить.

    Это осуществление свободы требует, чтобы люди доверяли друг другу и институтам, которые они создают вместе. Они должны чувствовать себя как дома в своем обществе.

    Ну, американцы, похоже, не слишком доверяют друг другу в наши дни. Иначе зачем бы нам нанимать в три раза больше юристов на душу населения, чем в 1970 году?

    Иначе почему бы нашим университетам так решительно навязывать толерантность и исключать вас за то, что вы говорите то, что думаете, и даже не замечать иронии?

    Зачем еще мы учим наших детей бояться всех незнакомцев? Почему еще мы стали так бояться смотреть друг другу в глаза?

    Мы стали считать доверие глупостью, а страх — необходимостью. Мы живем в страхе, что окружающие могут узнать, о чем мы на самом деле думаем.

    Честно говоря, эта Америка мне совсем не кажется свободной. Что случилось с нашей свободой?

    Я думаю, что большая часть ответа кроется в принципиальном различии между информацией и опытом.

    В наши дни мы видим большую часть нашего мира через экран телевизора. Большая часть наших знаний исходит из информации о вещах, а не из опыта с ними.

    Позвольте мне вернуться к Пайндейлу для примера. Эти люди убивали друг друга довольно регулярно, но страха было мало. Они знали друг друга, и если кого-то подстрелили, было не так уж сложно понять, почему.

    Убийство не было абстрактным. Это была знакомая угроза, как дикие лошади или зима.

    И вы также знали, что сегодняшний противник может оказаться единственным человеком, который завтра вытащит вас из сугроба. Поэтому терпимость и доверие были практическими потребностями. Живя более или менее безопасно в мире, который мы понимали, мы обнаружили, что свободу легко сохранить.

    Но в других местах, как я уже сказал, восприятие мира среднестатистическим американцем, скорее всего, сформировалось путем взгляда на него через односторонний туннель информации.

    Средства массовой информации научили моих сограждан, что весь мир опасен каким-то иррациональным, неспецифическим образом. Террористы повсюду. Природа открыто бунтует. Занятия любовью могут убить вас. Ваши собратья-люди — лжецы в костюмах, головорезы, фанатики, психопаты и, в основном, жертвы, которые очень похожи на вас.

    Телевидение усиливает хаос мира и не дает вам возможности возразить. Не дает возможности спросить: «Таков ли мир?» Точно так же, как сейчас оно не дает вам возможности спорить со мной.

    Почему телевидение предпочитает пугающие образы? Потому что оно живет за счет вашего внимания. Вот что на самом деле продает телевидение. И напугать вас до чертиков — это, как и секс, один из действительно эффективных способов получить ваше нераздельное внимание. Чтобы добиться этого, они наводняют вашу гостиную изображениями, призванными поразить ваши железы страха, как электричество.

    Поэтому мы воздвигли в центре нашей жизни светящийся алтарь, который питается нашим ужасом, и Страх стал нашей национальной религией.

    Мы просим правительство защитить нас от виртуальных гоблинов, которые вещают из телевизора, и правительство делает нам это.

    Например, в 1992 году в результате террористических атак погибло двое американцев. Я бы не назвал это серьезной угрозой. Но наш страх перед ними настолько реален, что мы тратим десятки миллиардов в год, чтобы защитить себя от терроризма. Для многих американцев выплата кредита на машину зависит от поддержания этого страха.

    Но нельзя построить общество всеобщего доверия в атмосфере всеобщего страха. Боящиеся никогда не бывают свободны.

    Если мы собираемся дать отпор, если мы собираемся вернуть себе мужество, необходимое для практики свободы, нам придется устроить революцию другого рода. Нам нужно найти новый способ понимания мира, который не извлекает никакой выгоды из нашего страха.

    Нам нужна среда, которая, как и сама жизнь, позволяет нам исследовать ее на предмет истины. Нам нужно, по сути, исключить посредников и говорить друг с другом напрямую. Действительно, нам нужно место, где мы можем делиться информацией, не фильтруемой потребностями и желаниями Большого Брата или маркетингового отдела на Шестом канале.

    Такая среда может распространяться по всей планете в сгущающейся паутине связанных компьютеров, называемой «Интернет». Через Интернет я уже могу устанавливать личные связи с людьми по всему миру, узнавая от тех, кто находится на месте событий, что на самом деле происходит. Через Интернет я могу публиковать свои собственные понимания для тех, кто может быть заинтересован, в любых количествах.

    Во время войны в Персидском заливе мне удавалось получать поминутные отчеты с ноутбуков солдат на поле боя. Картина, которую они представляли, казалась гораздо более подробной, более тревожной и неоднозначной, чем массовая галлюцинация, представленная на CNN.

    Интернет также создает новое место... многие называют его Киберпространством... где могут формироваться новые сообщества, такие как Пайндейл. Главное отличие будет в том, что эти сообщества Киберпространства будут возможны среди людей, чьи тела находятся во многих разных местах мира.

    Прямое общение должно порождать понимание и терпимость. Наши страхи будет гораздо легче проверить. Мы можем начать понимать, что эти далекие и иногда чуждые существа — реальные люди, чьи права напрямую связаны с нашими собственными.

    Я представляю себе места встреч Киберпространства, некоторые из которых столь же интимны, как кафе Wrangler в Пайндейле, некоторые более обширны, чем площадь Тяньаньмэнь. Я представляю, как мы встречаемся там в условиях доверия и свободы, которые ни одно правительство не сможет отрицать.

    Я представляю себе мир, который наступит совсем скоро, в котором идеи смогут распространяться подобно огню, как сказал Джефферсон, «распространяясь по всему пространству, не уменьшая своей плотности ни в одной точке, и подобно воздуху, которым мы дышим... не поддающемуся ограничению или исключительному присвоению кем-либо».

    Если идеи могут распространяться как огонь, то свобода, как вода, будет течь вокруг или над теми, кто стоит на ее пути. В киберпространстве, я надеюсь, что истина будет самоочевидной.